Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]

— Иной раз, когда я уже на полу, чертовски долго ползти на кухню, — однажды объяснял он мне.

В тот год Куки исполнилось тридцать три, и Фредль полагала, что более красивого мужчину видеть ей не доводилось. На пару дюймов выше шести футов, гибкий, как тростинка, с открытым лбом, классическим носом, губами, на которых, казалось, вот-вот заиграет улыбка. И безупречный вкус. Встретил он меня в темно-синей рубашке спортивного покроя, галстуке в сине-желтую полоску, с широкими, как у шарфа, концами, серых брюках, стоивших не меньше шестидесяти баксов, и черных мягких кожаных ботинках типа мокасин.

— Присядь, Мак. Кофе?

— Не откажусь.

— С сахаром?

— Если он у тебя есть.

Он поднял с пола бутылку и направился на кухню. Пару минут спустя протянул мне полную чашку и сел сам. Поднял одной рукой рюмку виски, другой — бокал молока.

— Пора и позавтракать. Твое здоровье.

— Твое тоже, — отозвался я.

Он опрокинул рюмку, тут же запил спиртное молоком.

— Неделю назад опять начал пить, — сообщил он.

— Скоро бросишь.

Он покачал головой и грустно улыбнулся.

— Может, и так.

— Что слышно из Нью-Йорка? — спросил я.

— За прошлый год прибыль составила тридцать семь миллионов, и денежки сыплются на мой счет.

Семь лет назад Бейкер прослыл гением Мэдисон-авеню среди руководства рекламных компаний и информационных агентств, основав новую фирму «Бейкер, Брикхилл и Хилсман».

— Я переезжал с места на место и никак не мог оторваться от бутылки, — рассказывал он одним дождливым вечером. — Они хотели выкупить мою долю, но каким-то чудом адвокатам удалось застать меня трезвым, и продавать я отказался. Мне принадлежит треть акций. Упрямство мое росло по-мере того, как росла их цена. Однако мы пришли к соглашению. Я не принимаю участия в работе фирмы, а они переводят треть прибыли на мой счет. Мои адвокаты подготовили необходимые бумаги. Теперь я очень богат и очень пьян и знаю, что никогда не брошу пить, потому что мне не нужно писать книгу, которую я собирался написать, чтобы заработать кучу денег.

Куки пробыл в Бонне три года. Несмотря на частные уроки, выучить язык он так и не смог.

— Психологический блок, — говорил он. — Не люблю я этот проклятый язык и не хочу его учить.

Требовалось от него ежедневно заполнять одну минуту новостей и иногда выходить в прямой эфир. Информацию он черпал у личных секретарей тех, кто мог знать что-то интересное. Секретарш помоложе соблазнял, постарше — просто очаровывал. Однажды я попал к нему как раз в тот момент, когда он собирал новости. Он сидел в кресле, заранее улыбаясь.

— Телефон зазвонит через три минуты, — пообещал он.

И не ошибся. Первой вышла на связь девчушка из боннского бюро лондонской «Дейли экспресс». Если ее боссу попадало что-либо интересное, она сообщала об этом и Куки. А телефон звонил и звонил. И каждый раз Куки рассыпался в комплиментах и благодарил, благодарил, благодарил.

К восьми часам звонки прекратились. За это время мы успели раздавить бутылочку. Куки осмотрелся, убедился, что рядом с креслом стоит еще одна, полная, протянул ее мне.

— Разливай, Мак, а я пока запишу эту муть.

Развернул к себе пишущую машинку и начал печатать, изредка сверяясь с записями, произнося вслух каждое слово.

— «Канцлер Людвиг Эрхард сказал сегодня, что…» — в тот день ему дали две минуты эфира, а текст он печатал пять.

— Поедешь со мной в студию? — спросил Куки.

Уже изрядно набравшись, я согласился. Куки сунул початую бутылку в карман макинтоша, и мы помчались на радиостанцию. Инженер ждал нас у дверей.

— У вас десять минут, герр Бейкер. Уже звонили из Нью-Йорка.

— Еще успеем, — Бейкер достал из кармана бутылку. Инженер поднес ее ко рту первым, за ним — я, потом Куки. Я уже едва стоял на ногах, Куки же лучился обаянием. Мы прошли в студию, и Куки по телефону соединился с редактором в Нью-Йорке. Редактор начал перечислять материалы, уже полученные по каналам АП и ЮПИ.

— Это у меня есть… и это… и это… это тоже. Об этом у меня поболе. Плевать я хотел, что АП это не сообщило. Обязательно сообщит после десяти.

Бутылка еще раз прошлась по кругу. Куки нацепил наушники и спросил у инженера в Нью-Йорке:

— Как слышимость, Фрэнк? Нормально? Это хорошо. Тогда поехали.

И Куки зачитал текст прекрасно поставленным голосом, будто неделю не брал в рот спиртного. Язык не заплетался, фразы строились четко, без лишних слов. Лишь однажды он глянул на часы, чуть сбавил темп и закончил ровно через две минуты.

Мы допили бутылку и отправились в салун, где Куки и я назначили встречу двум секретаршам из министерства обороны.

— Только этим я и держусь, — говорил мне Куки по пути в Годесберг, — Если б не ежедневный выход в эфир и не возможность спать допоздна каждое утро, мне бы давно мерещились черти. Знаешь, Мак, тебе нужно бросить пить. Иначе жизнь в роскоши тебя погубит.

— Меня зовут Мак, и я — алкоголик, — механически ответил я.

— Это первый этап. Ко второму перейдем, когда я протрезвею. Нам будет о чем поговорить.

— Я подожду.

Через «перепелочек», как Куки называл секретарш, он знал Бонн, как никто другой. К нему поступала информация и о проблемах с обслуживающим персоналом в посольстве Аргентины, и о внутренних трениях в христианско-демократическом союзе. Он ничего не забывал. Однажды даже сказал мне: «Иногда мне кажется, что в этом причина моего пьянства. Я хочу узнать, смогу ли отключиться. Пока мне 5того не удавалось. Я помню все, что делалось или говорилось при мне».

— Сегодня у тебя совсем не дрожат руки, — заметил я.

— Добрый доктор каждый день делает мне витаминную инъекцию. Новый метод лечения. Он полагает, что я могу пить сколько душе угодно при условии, что буду получать витамины. Он составил мне компанию и перед тем, как уйти, решил, что такой же укол необходим и ему.

Я пригубил кофе.

— Майк полагает, что наш салун необходимо проверить. И мою квартиру. Нет ли подслушивающих устройств. Он считает, что ты можешь найти нужных людей.

— Где Майк?

— В Берлине.

— Как скоро это нужно?

— Чем быстрее, тем лучше.

Куки снял телефонную трубку и набрал десятизначный номер.

— Этот парень живет в Дюссельдорфе.

Он подождал, пока на другом конце провода возьмут трубку.

— Конрад, это Куки… Отлично… В двух местечках Бонна требуется твой талант… «У Мака» в Годесберге… Ты знаешь, где это? Хорошо. И квартира. Адрес… — он глянул на меня. Я продиктовал адрес, а он повторил его в телефонную трубку. — Что именно, не знаю. Наверное, телефоны и все остальное. Подожди, — он опять обратился ко мне. — А если они что-то найдут?

Я на мгновение задумался.

— Пусть оставят все на месте, но скажут тебе, где что находится.

— Оставить все на месте, Конрад. Ничего не трогать. Позвони мне, когда закончишь, и расскажи, что к чему. Теперь, сколько это будет стоить? — Он послушал, спросил меня: — На тысячу марок согласен? — Я кивнул. — Хорошо. Тысяча. Получишь их у меня. И ключ от квартиры. Договорились. Завтра я тебя жду.

Куки положил трубку и ухватился за бутылку.

— Он проверяет мою квартиру раз в неделю. Однажды, когда позвонила какая-то «перепелочка», мне показалось, что в трубке посторонний звук.

— Он что-нибудь обнаружил?

Куки кивнул.

— «Перепелочка» потеряла работу. Мне пришлось найти ей другую.

Он глотнул шотландского, запил молоком.

— Майк угодил в передрягу?

— Не знаю.

Куки посмотрел в потолок.

— Помнишь девчушку, которую звали Мэри Ли Харпер? Из Нэшвилла.

— Смутно.

— Раньше она работала у одного типа по фамилии Бурмсер.

— И что?

— Ну, Мэри и я подружились. Стали просто не разлей-вода. И как-то ночью, после энного количества мартини, прямо здесь Мэри Ли начала «петь» главным образом об одном милом человеке, мистере Падильо. Я споил ей еще несколько мартини. И утром она уже не помнила, что «пела». Я, естественно, заверил ее, что ночью нам было не до разговоров. Потом она скоренько уехала.

— Значит, ты знаешь.

— Знаю, и немало. Я сказал Майку, что мне многое известно, и предложил без всякого стеснения обращаться ко мне, если возникнет необходимость, — Куки помолчал. — Похоже, она и возникла.

— Что можно сказать о Бурмсере помимо написанного в удостоверении, которое он показывает тем, кто хочет его видеть?

Куки задумчиво уставился на бутылку:

— Твердый орешек. Продаст собственного ребенка, если сочтет, что предложена стоящая цена. Очень честолюбивый. А честолюбие — штука коварная, особенно в тех делах, какими он занимается. — Куки вздохнул, поднялся. — За те годы, что я здесь, Мак, «перепелочки» мне много чего порассказали. И если сложить одно с другим, получится солвдная куча дерьма. Одна «перепелочка» из команды Гелена[35] как-то «пела» здесь едва ли не всю ночь. Она… ну да ладно… — он ушел на кухню и вернулся со стаканом молока и рюмкой шотландского. — Если ты увидишь Майка… за этим ты и едешь, так? — Я кивнул. — Если ты увидишь его, предупреди, что от него требуется предельная осторожность. За последние несколько дней до меня дошли кой-какие слухи. Пока я не могу сказать ничего определенного и не хочу, чтобы у тебя создалось впечатление, будто я чего-то не договариваю. Просто скажи Майку, что идет грязная игра.